Отец (поспешно перебивая Директора). Так, так! Превосходно! Вы создаете людей куда более живых, чем те, которые едят, дышат и числятся на службе! Эти существа, быть может, и не столь реальны, но зато куда более правдивы!.. Тут мы с вами не спорим.

Актеры в недоумении переглядываются.

Директор. Но как же, позвольте… Сперва вы говорили, что…

Отец. Нет, позвольте… Я просто отвечал вам! Вы сказали, что не можете терять время на сумасшедших, а между тем вы же сами знаете, что природа пользуется человеческим воображением для того, чтобы продолжить свою созидательную работу.

Директор. Совершенно верно! Но что же из этого следует?

Отец. Ничего, господин директор! Я просто хотел вам показать, что можно появиться на свет под тысячью видимостей, в тысячах различных форм. Можно родиться деревом или булыжником, водой, мотыльком или… женщиной! Можно родиться и театральным персонажем!

Директор (с деланой иронией). Уж не родились ли случайно такими персонажами вы и ваши почтенные спутники?

Отец. Именно это, господин директор, я и хотел сказать. И все мы, как вы видите, люди вполне живые.

Директор и актеры разражаются хохотом, словно им довелось услышать удачную шутку.

(Обиженно). Весьма сожалею, что вам это показалось таким смешным… Мы носим в себе, повторяю, тяжелую драму. Об этом вы можете судить хотя бы по виду этой женщины, одетой в траур.

Директор (сначала сбитый с толку, потом сердито). Будет, довольно! Замолчите наконец! (Персонажам.) Прошу освободить сцену (Заведующему сценой). Да выгоните вы их!

Заведующий сценой (толкает пришельцев к выходу, но потом внезапно останавливается, словно его удерживает какая-то сила). Прошу! Прошу!

Отец (Директору). Обождите, выслушайте нас. Мы…

Директор (переходя на крик). Да понимаете ли вы, что мы работаем?

Премьер. Разве можно так шутить?…

Отец (выходя вперед, решительно). Ваше недоверие поражает… Неужто вы, актеры, не привыкли иметь дело с живыми воплощениями персонажей, сотворенных автором? Неужто только потому, что нас нет в шпаргалке суфлера… (Показывает на суфлерскую будку.)

Падчерица (с вызывающей улыбкой приближаясь к Директору). Поверьте, господин директор, что перед вами действительно шесть самых необычных и интересных персонажей… хотя и сбившихся с пути!

Отец (отстраняя ее). Да, если хотите, сбившихся с пути… (Директору.) И вот в каком смысле: автор, который дал нам жизнь, потом раздумал или не смог возвести нас в ранг искусства… Это было настоящим преступлением, потому что кому выпало счастье породить хоть один настоящий живой персонаж, тот может смеяться даже над смертью. Он не умрет! Умрет человек, писатель, орудие творения, но само творение не умрет никогда! И заметьте, что для жизни в веках это творение не нуждается ни в каких-то особых качествах, ни в необходимости совершать чудеса. Кто такой Санчо Панса? Кто такой дон Аббондио? И тем не менее они вечны, потому что им посчастливилось найти благодатную почву, найти фантазию, которая сумела взрастить и выпестовать их, наделить бессмертием!

Директор. Все это прекрасно… Но что вам нужно в театре?

Отец. Мы хотим жить, господин директор!

Директор (с иронией). В веках?

Отец. Нет, господин директор, хотя бы одно мгновение – в вас.

Премьер. Скажи пожалуйста!

Премьерша. Они хотят жить в нас!

Молодой актер. С удовольствием! (Показывая на Падчерицу.) А я с ней!

Отец. Обождите, пьесу еще надо сделать. (Директору.) Если вы и ваши актеры согласны – мы мигом примемся за дело!

Директор (сухо). За какое дело? Здесь этим не занимаются! Мы только исполняем драмы и комедии!

Отец. Правильно… Вот почему мы и пришли сюда…

Директор. Где ваш текст?

Отец. Он внутри нас.

Актеры смеются.

Драма заключена в нас; мы сами – драма, и мы сгораем от нетерпения представить ее так, как нам подсказывают бушующие в нас страсти!

Падчерица (с шутливым бесстыдством). Ах! Моя страсть! Если б вы только знали мою страсть… к нему! (Показывает на Отца и делает жест, будто хочет его обнять. Потом заливается громким смехом.)

Отец (в гневе). Держи себя прилично! Прекрати этот дурацкий смех!

Падчерица. Ну, тогда хотите, я покажу вам, как я умею петь и танцевать? Этому я обучилась всего за два месяца – после того как умер отец. (Затягивает «Берегитесь Чу Цын-Чу» Дейва Стемпера, переделанную в фокстрот или медленный уанстеп Френсисом Салабером. Поет первый куплет, сопровождая пение танцевальным па.)

Актеры и актрисы (смеются и хлопают в ладоши). Отлично!..

– Браво!..

– Изумительно!

Директор (сердито). Тише! Можно подумать, что вы в кафешантане. (Отведя Отца в сторону, с некоторым удивлением.) Скажите: она сумасшедшая?

Отец. Нет… Хуже!..

Падчерица (прерывая его, Директору). Хуже! Хуже! Разве дело в том, хуже или лучше? Прошу вас, дайте нам сыграть эту драму сейчас же… В нужное время вы увидите… когда эту душку… (Берет за руку Девочку, которая до сего времени стояла, прижавшись к Матери, и подводит к Директору.) Видите, какая чудесная крошка! (Берет ее на руки и целует.) Милая ты моя, милая!.. (Опускает на пол и прибавляет как бы против воли, в волнении.) Так вот, когда господь приберет ее к себе… и когда этот идиот (грубо, за рукав выталкивает вперед Мальчика) сделает самую большую свою глупость – а ведь он полный кретин (резко отпихивает его), – тогда вы увидите, на что я способна, да, сударь, увидите! Сейчас еще не время! Ведь после того, что произошло между ним и мной (с жуткой многозначительностью подмигивает в сторону Отца), я больше не в силах находиться в этой компании. Я не могу видеть страдания Матери из-за этого болвана-переростка. (Показывает на Сына.) Взгляните на него, взгляните! Безразличен, холоден как лед, полон презрения ко мне, к этому мальчугану (показывает на Мальчика) и к этой крошке… и все оттого, что он законный сын… А мы, видите ли, незаконные!.. (Подходит к Матери и обнимает ее.) И эту несчастную женщину, которая приходится матерью всем нам, он не признает, смотрит на нее свысока, будто она только наша мать… Прохвост! (Все это произносится скороговоркой, в крайнем возбуждении. Сделав ударение на слове «наша», слово «прохвост» она произносит тихо, с таким выражением, будто хочет сплюнуть.)

Maть (с бесконечной печалью в голосе, Директору). Сударь, во имя этих двух несчастных созданий умоляю вас… (Пошатывается, вот-вот лишится сознания.) О боже, боже!..

Отец (с помощью взволнованных, сбитых с толку актеров поддерживает ее). Стул! Ради бога, скорее стул!..

Актеры (поспешно подбегая). Так это не игра? Ей и в самом деле дурно?

Директор. Скорее стул!

Один из актеров приносит стул; другие предупредительно обступают ее. Мать, сидя на стуле, пытается помешать Отцу приподнять с ее лица вуаль.

Отец. Взгляните на нее, синьор, взгляните!..

Мать. Нет, нет, ради бога, не надо!

Отец. Оставь, пусть смотрят! (Поднимает вуаль.)

Мать (вскакивает со стула и закрывает лицо руками, с отчаянием в голосе). Заклинаю вас, господин директор, не позволяйте ему привести свой замысел в исполнение! Я этого не вынесу!

Директор (я недоумении, совершенно сбитый с толку). Я решительно не понимаю, где мы находимся и что тут происходит! (Отцу.) Это ваша жена?